ТОСЬКА

Дата публикации: 18 апреля

Автор: Наталья НОСАРЕВА

Тоська оказалась в Верхней Туре волею случая. Из тёплой, солнечной Кубани она ехала с родителями обозом раскулаченных крестьян в далекие и неведомые ей края. Дорогою, сначала отец, а следом и мать померли, и никому не нужную девчонку пристроили в ближайший детский дом.

Детский дом находился в заводском поселке, расположенном на крутых холмах вокруг пруда с плотиной. На берегу речки, что вытекала из плотинных затворов широким бурливым ручьём, стоял деревянный барак, в котором жили десятка два сирот голодных и неприкаянных, как Тоська. По ту сторону реки громыхал, лязгал и дымил завод, оглашая округу утром, днём, вечером и ночью трубным гудком, созывая народ на работу.

Тоська маленькая, худая, с пушком стриженых волос на голове поначалу пугалась этого гудка, но потом привыкла к его звуку и даже научилась по нему ориентироваться во времени, потому что гудок означал скорый завтрак, обед или ужин, а есть Тоське хотелось всегда.

В детском доме было холодно и голодно. Особенно по весне, когда подъедена уже вся картошка и «капустные» дни сменяются «манными». В «манный день» на завтрак давали кашу, в обед манный суп, на ужин манник. На другое утро кормили капустой пареной, днём был капустный суп, вечером капустная запеканка. А Тоська любила картошку, и любила время, когда в поле картошка начинала созревать, тогда её пекли на костре и ели вдоволь неочищенную с кожурой и сажей. Одну картошку Тоська непременно прятала. Заворачивала её в платок - единственную память от матери - подвязывала платок вокруг тощего тельца, прижимая картошку к животу. И эта тёплая картошка делала Тоську спокойной и уверенной в том, что всё у неё будет хорошо.

Училась Тоська неважно, но в школу ходила исправно, потому что после второго урока давали булочку, а иногда и молоко. После школы Тоську направили в ремесленное училище. В училище Тоську приодели. Выдали ей  чулки и туфли, пальто и юбку суконную. Тоська казалась себе взрослой и удачливой. С подружкой, взявшись под руку, она специально ходила прогуливаться по плотинной набережной, чтобы сверкая новенькими туфлями, показать какая она, Тоська, стала довольная. От прежнего гардероба у неё остался только мамин платок, который берегла и по-прежнему подвязывала под животом, пряча в него еду.

В училище Тоська пробыла один год, приобрела профессию подсобного рабочего, выучилась немного бренчать на балалайке, полюбила задорные песни и частушки, посиделки с плясками и топотушками. За простоту и незлобливость характера Тоську любили. К пятнадцати годам она оставалась такой же маленькой и востроносенькой девчушкой, спокойно принимала обыденность жизни, и мечта у неё тоже была совсем простая и обыденная. Ей хотелось скорее начать работать. Где? Ну, конечно, на заводе. Рабочие-то вон, они и денежку хорошую получают, и карточки им дают, да и так, самостоятельно жить и ни от кого не зависеть.

Училище Тоська окончила как раз перед войной. В первый день на заводе она отправилась получать спецодежду. Дядя Митя, которого все звали просто «Митрич» выдал ей огромные валенки с галошами и непомерный чёрный ватник. Ватник свисал до коленок, рукава сползали с плеч, закрывали ладони и заканчивались тоже у коленок. Таких Тосек в нём можно было уместить три или даже четыре. От досады Тоська готова была заплакать, ей-то хотелось ватничек по фигуре, коротенький, что бы юбка была видна, а тут такое. «Давай по размеру, мне положено!» - зашумела она на Митрича. Но Митрич развёл руками и, глядя на цыплячью худобу Тоськи, по-отечески сказал: «Других нет. Бери, бери, Тоська, ещё добрым словом помянешь». И правда, всю войну Тоська благодарила Митрича за этот ватник. На заводе было холодно, а в подсобке, куда определили Тоську разводить краску и вовсе не топили.

Теперь каждый день задолго до гудка, укутавшись в ватник как в одеяло и засунув руки в рукава, словно в муфту, Тоська бежала на завод, чтобы к утренней смене успеть приготовить краску для покрасочного цеха. И потом, натянув на ватник чёрный халат и подвязав фартук, всю смену она толклась среди бочек и бидонов, ворочала их, вымешивала пигмент с олифой и ацетоном до нужной густоты. Работа не сложная, но важная. Этой краской покрывали снаряды, и она должна была ложиться на металл тонким ровным слоем. И Тоська старалась по двенадцать часов к ряду, изредка выскакивая из красочного угара подсобки на свежий воздух. «Что, Тоська, умаялась?» - жалел её мастер. «Ни», - мотала головой Тоська. - Только ись хочется», - говорила она, бережно оглаживая свой ватник.

Под ватником у Тоськи в мамином платке, подвязанном к животу, лежали варёные картошки и соль в тряпице. В перерыв Тоська бежала в горячий цех, отогревалась там, ела гретую картошку с солью, и даже успевала вздремнуть. Расстилала свой огромный ватник, укладывалась на одну его половину, другой закрывалась и спала. «Уж, как мягко-то было, как тепло, - вспоминала она, - рукав-то подвернёшь заместо подушки под голову и спишь». «Ты, главное, Тоська, его не стирай, - учили бабы, - а то он холодный будет, вата сомнётся, так не греет». Вот Тоська его и не стирала, почистит сверху, где испачкала и всё - берегла ватник-то.

Зарплата у Тоськи была небольшая. Почти все деньги уходили на еду, и всё же к первой военной зиме Тоська на рынке сторговала себе новую шаль. Старая-то шалёшка была вся в дырах, латаная, и хотя Тоська внутрь неё подкладывала платок, та уж не грела. А эта баская, пушистая, из козьей шерсти и почти неношенная. Принесла Тоська шаль в дом, показывает хозяйке, у которой угол снимала, а та ей говорит: «Ты, Тоська, спрячь её в старую шалёшку, не дай бог, ведь и стащить могут. Снимут с головы-то, и останешься ты без шали, а так не видно». Как ни хотелось Тоське покрасоваться да похвастаться, а послушалась опытной бабы, упрятала обнову в старую шалёшку, так и ходила всю войну. Дома-то разложит её, полюбуется и обратно упрячет.

Была за время войны у Тоськи ещё одна обнова. Как-то выдали ей контрамарку. С одеждой в военные годы было худо и по контрамарке в заводском торге разрешалось что-нибудь приобрести. Контрамарки давали «по очереди», только когда её дождёшься очередь-то, или премировали за хороший труд. Но одно дело токарь-стахановец или слесарь-ударник, а Тоську кто замечает. Разводит краску девчушка и не видно её. А тут цех план выполнил раньше срока, и всех отметили, и Тоську тоже. Дали ей грамоту с портретом Сталина, наградили контрамаркой, и купила Тоська себе в торге шерстяную кофту малинового цвету, на пуговках, с кармашками, вырез мысочком, воротник отложной.

На другой день пришла Тоська на работу, бабы её обступили: «Ну-ко, покажись Тоська». Тоська крутится, смеётся, волосы у неё в кудерьки завиты, кофта на ней новая. Счастье! – хоть и война идёт. А тут гудок к смене, все к станкам поспешили, и Тоська в свою подсобку кинулась. А на входе в подсобку, в косяке гвоздь торчал. Тоська давно хотела попросить его выдернуть и всегда осторожничала, когда входила. А тут на радостях, позабыла про него, рукавом-то зацепилась, рванула с испугу и клок вырвала. Слёз-то, слёз-то, горя-то, горя-то сколько было. Всю смену подвывала тихонько в ватник, утирала глаза. Кому сказать, так засмеют – такую кофту сгубила. Вечером спросила у хозяйки иголку, кое-как залатала рукав толстой черной ниткой и так ходила. Обвыклась, и потом уж со смехом рассказывала тот случай.

Со временем Тоська стала Тосей, всю жизнь проработала она на одном месте, в заводе. Вырастила сына, дождалась внуков. Обзавелась собственной комнаткой и шифоньером с зеркалом. В лучшие времена были у неё и сапожки, и шубка, и модный полушалок, и платья цветастые. Но берегла она не это. В деревянной сарайке, что стояла в нашем дворе, на гвоздочке висел её старый, видавший виды, ватник. Под крышей на полатях в мешках хранились изношенные обутки и ветхое тряпьё военного времени, и та самая кофта с порванным рукавом, выцветшая, скатанная войлоком, испачканная краской, в мелких дырочках проеденных молью. «Тётя Тося, - говорили мы,- может это всё выбросить, или отдать старьевщику». «Ну да, - отвечала она, - сейчас выбросишь, а потом что – по миру пойдёшь». Так это всё и лежало до самой её смерти.

А платок-то мамин хранила отдельно, в комоде. Начнёт рассказывать, как в нём картошку носила, достанет, разглаживает его, улыбается.

Хороший человек была тётя Тося, наша соседка по квартире, и присказку её «выбросишь – потом по миру пойдёшь» до сих пор поминаем.